Отмывание денег – это, прежде всего, недобросовестная конкуренция

Фото: Юрий Ридякин

24 мая в конференц-зале «Национальной Факторинговой Компании» прошел деловой завтрак, в котором участвовал Виктор Зубков, руководитель Федеральной службы по финансовому мониторингу, а также финансовые директора и топ-менеджеры 16-ти российских компаний.

Почему Росфинмониторинг был создан только в 2001 году? Ведь легализация преступных доходов в России шла и до этого времени.

США и западная Европа борются с отмыванием преступных доходов с конца 90-х годов. Россия в этом отношении немного припозднилась, а в 2000 году даже была занесена в так называемый «черный список» FATF (Financial Action Task Force — прим. ред.). В нем тогда было 15 государств, в основном — экзотические оффшорные зоны. Россия оказалась в этой компании, поскольку в стране не было ни соответствующей законодательной базы, ни государственных институтов, которые эффективно боролись бы с отмыванием. Мировое сообщество считало, что финансовая система в этих странах крайне непрозрачна.

Но нам еще в каком-то смысле повезло. Во-первых, Россия недолго входила в число «неблагонадежных», по мнению FATF, государств. А во-вторых, дело не дошло до санкций. А вот Украина испытала на себе все прелести «черного списка»: за месяц, в течение которого применялись санкции, страна потеряла около 50 млн. долл. Были приостановлены многие внешнеэкономические контракты, приостановлено действие банковских карт и т. д. Пострадал в первую очередь бизнес.

Российская Государственная Дума, не дожидаясь санкций, приняла 7 августа 2000 года закон 115 ФЗ — базовый закон о противодействии отмыванию преступных доходов и финансированию терроризма. А Комитет по финансовому мониторингу, который позднее стал называться ФСФМ, был образован 1 ноября 2001 президентским указом. Я был назначен его председателем и одновременно 1-м заместителем министра финансов. Закон декларировал, что уже с 1 февраля 2002 года, то есть уже через три месяца после образования комитета, мы должны были начать работу. То есть, на работу, которая даже в условиях развитых экономик занимала годы, у нас было всего три месяца. Считаю, что справились хорошо. Это, кстати, подтверждается и оценками зарубежных финансовых разведок. Американские коллегии буквально завидуют нашим техническим возможностям и уровню полномочий.

Мы должны были образовать саму службу, выстроить систему сбора информации были от банков. Кроме закона в нашем распоряжении ничего не было, а сделать предстояло очень много: набрать и обучить специалистов, разработать ПО и для внутреннего пользования, и для кредитных организаций. Что касается банков, то их службы внутреннего контроля также нуждались в обучении. Они, конечно, владели опытом отслеживания сомнительных транзакций, но у них свои критерии, у службы — свои. Не стоит также забывать и о нормативной базе, а это несколько десятков правительственных постановлений, множество документов внутри службы, колоссальный объем рекомендаций, инструкций ЦБ и по другим службам, которые также задействованы в системе противодействия отмыванию.

По части отмывания денег Ваше ведомство делит соответствующие полномочия с ЦБ. Насколько оправданно такое «разделение труда», и не логичнее ли сосредоточить все полномочия в одном ведомстве?

Начнем с того, что в систему противодействия легализации преступных доходов входит множество организаций. Да, есть Центральный банк — главный надзорный орган, отслеживающий ситуацию в банковской сфере, которая изначально является зоной повышенного риска. Причем, у ЦБ хватает и других функций, никак не связанных с антиотмывочной деятельностью. Но есть еще Служба страхового надзора, Служба по финансовым рынкам. Ведь отмывание происходит и по страховым схемам, и с привлечением возможностей фондового рынка. Существует масса других институтов: лизинговые компании, ломбарды, нотариальные и риэлтерские фирмы. Все они обязаны по закону давать информацию в Росфинмониторинг. То есть наша служба — это центральное звено, куда стекается вся информация по подозрительным сделкам, и не только по банковским.

Некоторые полномочия ФСФМ беспрецедентны. Наша служба ежедневно имеет дело с информацией, содержащей банковскую и коммерческую тайну. Даже ЦБ может запрашивать подобные данные только в рамках своих проверок, не чаще раза в год.

Мы имеем право в процессе расследования запрашивать любой орган и получать от него информацию — таможенные, налоговые, правоохранительные органы всех уровней, включая федеральный.

Вы сказали, что вам предоставляется информация, связанная с банковской тайной, коммерческой тайной. Информация, попадавшая в ЦБ, уже несколько раз становилась достоянием общественности. Вы с коллегами как-то делитесь технологиями безопасности?

Для нас это вопрос принципиальный: если произойдет утечка информации, то доверия к нашей службе не будет. В ФСФМ работает 600 человек, и каждого я собеседую и принимаю на работу лично. Предварительные проверки, которые проводит собственное управление безопасности, иногда длятся до полугода.

Все сотрудники службы знают, что если кто-то вынесет сведения, то закон трактует подобные действия недвусмысленно: от 8 до 10 лет заключения за разглашение банковской или коммерческой тайны. Даже повышенный интерес сотрудника к работе других подразделений — повод для разбирательства.

Такая система защиты информации себя оправдывает: за 5 лет существования службы — ни одной утечки.

Существующая система сбора информации — российское изобретение, или был какой-то зарубежный прототип?

Для России была выбрана так называемая американская система, когда помимо обязательных сообщений банки и другие финансовые институты обязаны сообщать и о подозрительных сделках. Сейчас мониторингу подлежат все операции на сумму 600 000 рублей и больше, если они соответствуют определенному набору критериев, а также подозрительные операции, независимо от суммы.

Похожую модель мониторинга предпочитают около 70% государств. Но есть и другой путь, который выбрала, например, Великобритания. Там служба, аналогичная нашей, получает только сообщения, касающиеся подозрительных операций. Однако британцы в прошлом году решили все же отказаться от этой практики и теперь тоже вводят систему обязательного контроля.

Какой объем информации проходит через ФСФМ сейчас? Способна ли служба эффективно анализировать все поступающие сообщения?

Сейчас ежедневно мы получаем до 40 тысяч сообщений, а если вспомнить, то начиналось все более чем скромно: в первый день работы службы 1 февраля 2002 года мы получили всего два сообщения от банков.

Но даже если поток информации увеличится втрое, служба все равно справится и с ее обработкой, и с анализом. В конце 2001 года мы закупили хорошую технику — таких мощных серверов в России имеется не более 3–4, в Сбербанке, Газпроме и у нас. Это SUN 15000 — мощные серверы, которые способны не только принимать и хранить огромные объемы информации, но и обрабатывать ее. Нами созданы программные продукты, позволяющие обрабатывать большую часть сведений в автоматическом режиме. Затем данные распределяются по своим «полочкам» и система выделяет подозрительные сообщения для последующей «ручной» обработки нашими аналитиками. В день таких сообщений бывает до 200.

За пять лет мы накопили порядка 8 миллионов информационных сообщений примерно на 110 триллионов рублей — вот наша база. Кстати, и по закону 115 ФЗ перед нами ставились три задачи: первая — создание базы по отмыванию, вторая — проведение финансовых расследований, и если есть подозрения, передача материалов в правоохранительные органы, третья — сотрудничество с международными организациями.

Какой процент ваших расследований перерастает в уголовные дела?

В прошлом году мы провели порядка 8000 финансовых расследований, а всего были использованы материалы 120 000 сообщений на общую сумму 760 млрд рублей. Это и есть тот объем денег, которые, по нашему мнению, можно считать грязными. Все материалы мы передаем в правоохранительные органы по принадлежности: в генеральную прокуратуру то, что касается коррупции; в ФСБ то, что касается крупных финансовых преступлений или финансирования терроризма; основная масса, около 80%, идет в МВД — это экономические преступления; в комитет по наркотикам — все, что связано с наркотиками. Из 8000 примерно половина были использованы для заведения уголовных дел. Это высокий показатель, в среднем по миру он равен 15-20%.

Затем материалы уходят в суды. Например, в прошлом году было осуждено 532 человека за отмывание преступных доходов, а в 2005 году было лишь порядка 50 осужденных. Вот такая динамика.

Результатами наших расследований активно пользуется ЦБ. В прошлом году было лишено лицензии порядка 60 банков, и в основном — по статье об отмывании преступных доходов. К сожалению, банки нарушают закон, и в основном это связано с двумя моментами: колоссальной обналичкой денег, и с несвоевременным предоставлением информации. Сейчас банк обязан предоставить отчет о подозрительной сделке не позднее 18.00 следующего дня. Если кредитная организация постоянно задерживает информацию, это подозрительно. Есть задержки — значит, есть что скрывать.

Сейчас есть определенный набор критериев, характерных для «подозрительных» операций. Недавно Минфин внес поправку, согласно которой в ФСФМ будет поступать сведения о любых операциях на сумму свыше 600 тыс. рублей. Зачем это делается?

Какими бы выверенными ни были критерии отбора, в законе при желании можно найти лазейку. В итоге и деньги будут отмыты, и банк не предоставит нам информацию, если по закону сделка может считаться чистой. Поэтому, например, финансовая разведка США уже с 1986 года контролируют всю наличность свыше 10 000 долларов. И ничего страшного не случилось, хотя в день им приходится обрабатывать чуть ли не миллион информационных сообщений. А недавно и Евросоюз принял директиву, которая рекомендует странам ЕС отслеживать все операции с наличностью на суммы свыше 15 000 евро. То есть, мы идем по тому же пути, что и лидеры в сфере борьбы с отмыванием. Совместно с Минфином мы ставим вопрос о том, чтобы все сведения об операциях на суммы свыше 600 000 рублей (эквивалент 24 тыс. долларов) поступали к нам. Только тогда служба будет отслеживать весь объем наличных денег в стране. Объем этот колоссальный, и ежегодно он увеличивается темпами, значительно превышающими показатели роста ВВП.

Сам по себе оборот наличности не вызывает большой тревоги. Но когда деньги проходят через три-пять фирм-однодневок, через несколько банков и только затем снимаются наличными, это как минимум странно. Если такие усилия предпринимаются, чтобы запутать следы, то деньги, очевидно, криминального происхождения. Иначе зачем эти многочисленные «фильтры»?

Денег, которые сегодня выпадают из зоны нашего внимания, от 2 до 3 триллионов рублей по России. Поэтому ФСФМ настаивает на расширении круга операций, подлежащих контролю со стороны Росфинмониторинга.

В основном это коснется операций, проводимых физическими лицами. Значит ли это, что по физическим лицам в ФСФМ поступает недостаточно информации?

Нет, я бы так не сказал. Просто по юридическим лицам поступают более полные данные, по физическим — менее полные. Допустим, операции по снятию крупных сумм наличности с банковских карт мы отслеживаем. И даже на этом уровне очень многое привлекает внимание.

В какой стране может быть такое, чтобы к какому-нибудь банку подъехало 10 автобусов со студентам, а у каждого из них — пластиковая карта? Дальше эти добровольные «активисты» строем идут к банкомату, и каждый снимает приличную сумму. У автобуса их уже ждет гражданин с огромным мешком, куда и собирается вся наличность. Это только один пример, а таких схем — сотни.

Однако чем такие схемы опасны для законопослушного предпринимателя?

Отмывание — это, прежде всего, недобросовестная конкуренция. Кто-то совершил преступление, а потом пытается криминальные деньги или имущество ввести в легальный бизнес. Если сегодня человек украл у государства бюджетные деньги, а завтра на эти средства создает свой бизнес, то он находится в заведомо выигрышном положении. Ведь остальные предприниматели эти деньги берут в виде банковских кредитов, платят соответствующий процент.

Все страны мира уже 15 лет борются с проникновением криминальных денег в экономику. Без этой системы мониторинга интересы России были бы сильно ущемлены и в ООН, и в Совете Европы. Да и дорога в ВТО для нас оказалась бы закрытой.

Иными словами, в борьбе с легализацией преступных доходов одинаково заинтересованы государство и бизнес.

Александр Зубанов